Одна из сторон церковной башни потемнела, ласточки исчезли, и мистер Чезарео закрыл дверь лавки. Испуганный ребенок спросил, куда делся весь свет, который утром на Пасео-дель-Транзито ослепил ее жизнь. Вдалеке серая мешковина продвигалась к окрестностям и заворачивала окна в серый цвет. Удар грома предупредил о прибытии молнии на огненной колеснице, и улица опустела, как будто мы были на осадном положении. Мама закрыла балкон, прочла молитву «Блаженной святой Варваре, / ты написана на небесах / бумагой и святой водой…» и зажгла пасхальную свечу. Ребенок смотрел за стекло, как вода кривыми линиями писала историю желания и догадывался, что в его сердце нарастает очередная буря.
По соседству, когда шел дождь, вода текла рекой между тротуаром и улицей. Это было похоже на свернувшуюся кольцами рептилию с горящим в наших руках ядом детства. Пахнущие возродившейся землей, с известковым огоньком между крыльями ласточек, еще напуганные молнией и громом, мальчики выходили сдерживать воду слабой плотиной из грязи, камней и гальки, замедлявшей их марш, образуя грязную лужу.
Самый умелый из группы соорудил слив, который закрыл пробкой. Когда лужа угрожала разрушить плотину, она выдернула пробку, и поток неподвижной воды, тот, что на дне, хлынул бегущей серебряной нитью.
Мало-помалу гром стих, темная сторона башни осветилась, ласточки вернулись, мистер Чезарео открыл дверь, по улице побежала струя грязной воды, и вышел мальчик с другими детьми из окрестности поддерживать воду, поддерживать жизнь. Тогда ни мальчик, ни друзья ничего не знали о смерти. Так никто и не спросил, откуда он пришел, какие молчания, смерти, любви и несчастья он таил для каждого из нас, никто не представлял себе, в районе без моря, куда он отправится умирать.
Одни спрятали лужу в ее скрытом притоке, другие застряли там, где никогда не было дождя, или ушли в пригороды, а некоторые знали, что реки тоже умирают. И хуже всего: никто из нас не подозревал, что память о летней буре и стоячей воде будет мучить нас в старости.
Другие лета пришли и ушли. Район менялся, умерла Мерседес, которая летом делала мороженое вручную, умерла миссис Сесилия, которая летом обмахивалась огромным пайпаем, таверна мистера Симона закрылась, аптека сменила владельцев, в витринах кондитерской последовали за таинственными марципановыми угрями с затуманенными глазами, Иуда больше не сгорел и стал похож на первых туристов... Башня продолжала быть маяком и напоминанием о времени летних бурь, о славных утрах на Пасео Транзит и детство прожили по соседству, где невозможно было не быть счастливым.
